Он тут с семи до одиннадцати, сутки через двое. Ему так удобнее — зато двадцать дней в месяц он свободен, можно погулять с Алинкой или повозиться в гараже. Там ещё не всё готово, но уже через полгода можно будет приступать — и у них с Серёгой будет настоящая и единственная на весь район шиномонтажка с крутым оборудованием, которого нет даже в фирменном салоне «Мерседеса». Копить на всё это пришлось долго, а ещё дольше — выбивать всяческие разрешения на работу: половина всех технических прилад они придумали сами, даже стенд со сход-развалом у них свой, а сканер для тестирования внутренних повреждений кузова — и вовсе уникален. На тестовых испытаниях толстяк-сосед со своей вроде бы новенькой «бэхой» даже опешил поначалу, когда ему сказали, что его тачка — «топляк» с перебитыми номерами, то бишь пострадавшая в наводнении, а потом левым образом проданная. А потенциальный покупатель той «бэхи» пожал им руки и, посмеиваясь, отказался от вроде бы уже свершённой сделки. Рита, мама Алинки, теперь говорит, чтобы они были поосторожнее — мало ли как захочется отомстить соседу, хоть они с него даже оплату не взяли — потому и повёлся.
Рита — она для него… нет, не в том дело — она ему всего лишь соседка, ничего такого. Просто на двоих (вернее, на троих) квартиру дешевле снимать, да и трудно пришлось бы Рите с Алинкой одним в чужом городе. С Ритой он познакомился на абитуре, он тогда надеялся на «бюджет», но его «зарезали» на устном — Рита говорит, что надо было одеться поприличнее, но поприличнее у него ничего не было, всё ушло на похороны тётки. Рита тогда поступила, а он в расстройстве забрёл июльским вечером куда-то на окраину, не заметив вывески автобусного парка, да так и устроился там работать.
Платит хозяин неплохо, грех жаловаться, да и маршрут у них очень даже выгодный — из спального района, через большой торговый центр, до метро — по дороге много «подсадок», плюс вечерние пассажиры в такое время, когда на остальных маршрутах затишье, так что набегает прилично, хватает и на комнату, и на игрушки Алинке. Алинка уже называет его папой, ей же не объяснишь; он стесняется, но ему приятно. О настоящем папе Рита молчит, только один раз расплакалась и сказала, что не хочет вспоминать о той ужасной ночи. Она пока в академотпуске, но в универ собирается вернуться, надо только определиться с садиком — без него трудно, даже на работу не устроишься, так что пока она вяжет, у него теперь всё вязаное — носки, жилетка для холодных дней, когда в автобусе сквозит, есть даже вязаная кепка — у них таких две, у него и Серёги-водителя, того самого, с которым они оборудуют шиномонтажку.
Рита ему часто рассказывает про универ и тамошние занятия — то, что ещё помнит. Если восстанавливаться, надо будет досдать сессию, а когда объясняешь, то лучше запоминается. Рита ему и рассказала, сколько в рулоне счастливых билетов и как часто они встречаются на каждую тысячу обычных. Впрочем, он теперь знает формулу и может подсчитать сам — пятьдесят пять тысяч двести пятьдесят один счастливый билет, если не считать самого первого, нулевого, но в рулонах таких не бывает, в типографии всё начинается с «000 001». В типографии вообще постоянно путают: то ошибутся на сотню, то напечатают лишнего — никакая матстатистика не выручит при подсчёте, сколько же нужно реально перелопатить билетов, чтобы наткнуться на счастливый. На самом деле, найти такой совсем не трудно — их один на каждые два десятка, даже чуть больше. Когда они попадаются, он откладывает их в сторону и оставляет для тех, кому они нужнее — заплаканной женщине, сжимающей в руках какую-то выписку с грозными медицинскими печатями, бездумно смотрящей в окно девочке, совсем юной, но резко, буквально за минуты, постаревшей прямо у него на глазах, истекающему потом толстяку-азербайджанцу, лихорадочно пересчитывающему что-то на замызганном калькуляторе и испуганно выключившему мобильник, не знающему, что поведать своим контрагентам о какой-то финансовой катастрофе. Таким он не просто отдаёт счастливый билет (продаёт, конечно, — но иногда именно отдаёт, забыв, что надо было взять оплату за проезд, такое с ним случается), но и объясняет, что это такое и зачем он нужен — не все в детстве подсчитывали полученные номера, сравнивая тройки цифр — если их суммы совпали, быть счастью уже скоро, только нужно верить, обязательно верить, — не надо даже съедать этот билет, как в том же детстве, зачем, хватит и просто сохранённого клочка бумаги. Тому азербайджанцу пришлось даже объяснить дважды — у них, оказывается, такой приметы нет, — но он взял; кажется, он был готов поверить любому чуду, которое бы спасло его и кого-то из его контрагентов от неминуемого, судя по всему, краха. Странно, конечно, зачем ему автобус, при таких-то цифрах на калькуляторе, но не запретишь же ездить сумасшедшим, как пытается шутить их хозяин.
Хозяин и его считает сумасшедшим, но чудить со счастливыми билетами не запрещает, только в первый раз, когда внезапная проверка обнаружила десяток оторванных билетов, сложенных в кармашки для мелочи (они у них тоже вязаные, от Риты — неудобно, зато как-то по-домашнему), хозяин обвинил его во всех грехах, зато потом, услышав о причинах от Серёги-водителя, задумался, засомневался, а теперь и вовсе разрешает забирать выручку с собой на ночь, чтобы он не тратил время на полуночную дорогу до того места, где у него «инкассируют» полученное за день. Вроде бы мелочь, зато теперь он иногда успевает прочитать сказку Алинке, когда она долго не может уснуть, а потом и поболтать с Ритой и пожелать ей спокойной ночи — для него это важно, она даже не представляет, насколько.
А ещё для него важно, когда он видит своих «счастливых» пассажиров — тех, кому вручил тот самый билет — уже по-настоящему счастливыми. И ту заплаканную женщину, не выпускающую из своих ладоней руку мальчишки лет двенадцати, — ей неловко просить за совершенно безбрового сына, чтобы мальчику уступили, но его и так усаживают, ослабевшего, но улыбающегося; и ту юную девочку, над которой коршуном реет, оберегая её от толчков и давки, брутальный юноша с двумя серьгами в мочке уха; и даже того азербайджанца с калькулятором, — он выглядит довольным и уверенным, выходит уже на следующей остановке у старого кинотеатра и садится в большой джип, на подножку которого пытается молодцевато вскочить, и ещё долго машет в сторону ПАЗика из окна.
Наверняка это простая случайность и ничего удивительного, но ему кажется, все они потом возвращаются в его автобус не просто так, иногда никак не показывая, что узнали его, — но за последние месяцы к некоторым своим пассажирам он уже стал привыкать и уверен, что они здесь по старой памяти…
Про память, тем из них, кто интересуется, почему нет привычного кондуктора, — а таких, к удивлению водителя, находится очень много, — Сергей объясняет, что его прежний кондуктор в больнице на Затоне, внутренние органы почти все целы, но сильно пострадала голова: били грамотно, череп проломлен в тех местах, где удары наиболее страшны, а ещё и плеснули какую-то гадость в глаза. И его друг теперь в состоянии беспамятства, весь перебинтованный, лежит в реанимации — уже «стабильный», но ещё не совсем человек, больше овощ. А виновник (или заказчик), считает Сергей, раскатывает сейчас в своём «топляке», и ничего ему за это не будет.
В ответ на это кто-то из спросивших ахает, кто-то тихо плачет, а тот — или это другой? — азербайджанец даже с хрустом ломает в руке очки в тонкой оправе — зрение уже не то, чтобы разбирать мелкие цифры на экранчике старого калькулятора, к которому он так привык.
И когда после многих и многих чёрных недель юноше с перебинтованной по самые скулы головой впервые снимают повязку с глаз, он видит перед собой на стене разноцветную доску из пряжи, на которой вкривь и вкось прилеплены, пришпилены билеты — троллейбусные, автобусные, билеты в кино со штампиком старого кинотеатра, есть даже билет в музей из какой-то загадочной страны на непонятном языке. Рядом — открытки, фотографии счастливых пар и просто смайлики на клочках бумаги, с пожеланиями выздоровления и счастья — такого, как в немудрёной математике билетов на этом импровизированном панно.
Ещё один билет, выздоравливающий об этом не знает, прилеплен к выгоревшему остову когда-то новенькой «бэхи» с перебитыми номерами. Следователь, ведущий дело о поджоге, даже занёс в протокол номер этого билета, привычно подсчитав суммы первых и последних трёх его цифр, но решил не упоминать в протоколе того, что номер этот, словно в издёвку — счастливый.
Наверняка это случайность и ничего удивительного – ведь таких один на два десятка обычных.
http://serafimm.livejournal.com/960604.html
