Звонил вчера брат прямо из рейса. Он у меня чиф, старпом на сухогрузе. Стоял вахту и мне звонил, чтобы не заснуть. Пока всех обсудили, пока брат рассказал, как в Бердянском порту, уставший от чтения книг на ночь, крановщик перепутал груз, и как начальник порта доказывал брату что недостача в девяносто тонн чугуна нетто дело житейское, как вдруг в трубке что-то вскочило, потом кажется, упало, а потом мрачно сказало: «Хромой лосось, две тыщи метров левее Ильичевска, я кажется поворот пропустил». И связь пропала, Хьюстон у нас проблемы. Так и представляю, как одинокий сухогруз в районе Одессы дорогу по навигатору ищет.
Вспоминали папу, конечно, куда без папы. Как, например, он нас в детстве с улицы звал. Несмотря на папину карающую длань, на крики «дочаидикушатьмороздвадцатьградусов», доча предпочитала не реагировать. В то время бульдозер в нашем дворе нагреб кучу снега с трехэтажку высотой. Дети изрыли кучу ходами, гротами и разветвленной системой пещер. Достать оттуда худосочного ребенка было довольно сложно. Папа же подошел к вопросу по-деловому.
Этажом ниже жил мичман Шайфутдинов, папин подчиненный. Мичман был известен своей любовью к детям и немного к жигулевскому. Возвращаясь со службы он: то показывал детям как правильно забить гол, то показывал как из песка и жухлой листвы сделать чучело китайского шпиона, надоел всем, одним словом. Однажды в дождливый день мичман шел домой в плащ-палатке. Прорезиненная плащ-палатка в советские времена весила довольно много, особенно в мокром виде. Офицер в ней становился похож на Дарта Вейдера в состоянии вооруженного конфликта. Некрупный мичман решил показать как на тарзанке правильно съехать над бесконечной лужей, не рассчитал нагрузку, оборвался и при всем параде пошел ко дну. Так и ушел домой в крошках мелкого говна, окурков и листиков.
Так вот папа, пользуясь служебным положением, заставлял мичмана доставать из нор детей. Неважно чьих, рано или поздно попадались нужные. Мичман заползал в шахты первого уровня, протягивал свои длинные руки и мертвой хваткой вцеплялся в детские ноги. Когда хромал уже весь двор, мы стали думать. Мы думали, думали и решили сузить входное отверстие, очевидное же решение.
Вечером, по-привычке резво, Шайфутдинов нырнул в нору и почувствовал неладное. Туловище прошло внутрь до пуговиц на кальсонах и застряло. Попа не прошла. Мичман лежал на снегу беспомощный как Винни-пух, только наоборот –лицом в снежную кучу. Рядом не было никого, даже Пятачка. Попытки пролезть внутрь приморозили мичмана намертво. А тем временем в попу задул зимний восточно-азиатский муссон в своем привычном квадранте. А муссон на Дальнем Востоке, я вам скажу, штука коварная. Обездвиженный мичман всерьез озаботился попиным здоровьем. И тут вдруг началось.
Из пещерных недр донеслось зловещее: Ыыыыыыуууууу… «Полярные волки», подумал мичман и притворился невидимым. Из-за поворота дробно затопало, это заметьте там, где встать на карачки могли лишь дети младше восьми лет. «Карлики», внезапно подумал мичман и понял что сходит с ума. Звуковые «фата-моргана» становились все ужаснее и ужаснее, эхо металось как кентервильское привидение. Когда через час разгневанный папа вырубил мичмана из плотного снега, тот плакал и шептал что-то про разгерметизацию отсеков. Папа при детях ругаться знакомыми словами постеснялся, только громко жалел мичмана: Иерихонской рыбой, Безжопой йетти и Мичманом апокалипсиса.
С тех пор мичман проявлял интерес исключительно к предметам далеким от ювенальной юстиции. А мы с братом, под угрозой папиного импичмента, поклялись здоровьем товарища генерального секретаря партии, что больше никогда не будем пугать взрослых. Генеральные секретари, кстати говоря, в тот год один за другим стали умирать. Но это уже совсем другая история.
