Наивное, всё–таки, у людей представление о том, что происходит в Северной Корее. Хочу поделиться личным опытом, правда, давнишним, но на севере Кореи время движется с другой скоростью.
В 1989 году мне предложили поработать художником клуба Советской делегации на Всемирном Фестивале молодёжи и студентов в Пхеньяне. Я с радостью согласился – а как же, загранпоездка, суточные в валюте, круто. Про Северную Корею я тогда не знал ничего – думал, что это просто ещё одна соц. страна, типа Румынии или Польши, только с восточным колоритом.
Ну, собрались, полетели. В нашей группе, кроме комсомольского начальства, были специалисты разного профиля – рабочие–монтировщики из Торговой палаты, техник по установке игровых автоматов, специалисты по телевизорам (там монтировали целую стену из телевизоров, чтобы показывать советские ТВ каналы через спутник), режиссёр–постановщик концертной программы клуба, ну и я. Ребята подобрались хорошие, бывалые. Как в самолёт сели, сразу открыли, поэтому дорога прошла незаметно.
Слегка покачиваясь, спустились с трапа самолёта в Пхеньяне, местное телевидение нас запечатлело, и мы пошли на таможню.
На таможне у нас сразу спросили – нет ли у нас с собой радиоприёмников? Тех, у кого были, отметили, проверили работоспособность приёмников (на выезде приёмники опять проверяли – на месте ли, работают ли). Эта процедура немного напрягла.
Привезли нас на свежее выстроенный проспект Кванбок (я не ручаюсь за точность названий). Широченный проспект полос в шестнадцать, обрамлённый высоченными жилыми домами. В начале и конце проспекта шестнадцать полос резко переходили в две полосы, то есть вся эта ширь и мощь была нафиг не нужна, так как автотранспорта на улицах было очень мало. На проспекте штук пятьдесят свежее закупленных чёрных мерседесов отрабатывали развороты и построения. Кроме них и автобусов, которые возили нас, никаких других машин не наблюдалось. А, ещё в городе видели открытые грузовики, в которых людей возили на работу. Часть людей на работу ходило строем с флагом.
Мы поднялись в квартиру, где нам предстояло жить. И там застали двух девушек–горничных, которые не успели уйти до нашего прихода. Девушки впали в полуобморочное состояние, а когда наши работяги подарили им жвачку «Незнайка», покраснели, побледнели, бросили жвачку на стол, и опрометью выбежали из номера. Надеюсь, им ничего не было за несанкционированный контакт с иностранцами.
У нас у каждого была целая куча сувениров с фестивальной символикой (нам выдали), мы сначала пытались дарить. Но потом заметили, что значок, утром подаренный лифтёру, вечером красуется на груди у старшего по подъезду. Поэтому мы сразу отвалили все сувениры старшему, и что он с ними потом сделал, я не знаю. Наверно, передал более старшему, а тот дальше по цепочке.
Никакого общения с простыми корейцами не было совсем. Ничего похожего на Московский Фестиваль 57–го года. Вокруг только иностранцы и обслуга с охраной.
Мы приехали дней за двадцать до открытия, и начали работать. Вокруг были такие же работяги из разных стран. Рядом с нашим домом построили временные магазинчики, в которых продавали всякую мелочь – одноразовые фотоаппараты, плееры и т.д. Магазины открыли корейцы, приехавшие из Японии. Там, оказывается, их много, и им, почему–то, разрешили организовать торговлю. Японские корейцы были где–то на полторы головы выше, чем корейцы корейские. Мы всё гадали – почему, потом поняли.
Вечерами весело проводили время с болгарами, немцами. Все хорошо говорили по–русски, не то, что сейчас.
В качестве сопровождающего к нам был приставлен товарищ Ли – парень лет двадцати пяти со злыми глазами. Ещё был шофёр автобуса, но он ни слова не понимал по–русски, только радостно улыбался и кивал головой.
Товарищ Ли очень хорошо отвечал на вопросы. Например.
— Товарищ Ли, какова высота статуи великому вождю товарищу Ким Ир Сену?
Товарищ Ли злобно смотрел на нас своими щёлочками.
— Высота статуи великому вождю товарищу Ким Ир Сену определяется размером уважения корейского народа к великому вождю товарищу Ким Ир Сену.
Или.
— Товарищ Ли, у тебя есть телевизор?
— Я часто смотрю телевизор.
И так далее.
Деньги тогда там были трёх видов. Жёлтые – для корейцев. Красные – как бы валюта соц. стран. Синие – валюта кап. Стран.
На жёлтые можно было купить соевый соус и ещё какую–нибудь фигню. К нам приставили переводчиком русского парня, который там то ли стажировался, то ли при посольстве работал. Он–то нам глаза и открыл. Он рассказал, что, допустим, если человеку надо купить какую–нибудь вещь для хозяйства, его вопрос рассматривает «тройка», и решает, достоин ли он этой покупки, хорошо ли он изучал идеи чучхе, работал, и т.д. Если достоин – дают бумагу–разрешение, и с этой бумагой он снимает деньги со своего счёта. Как–то так.
Нам выдали красных, и немного синих вонов. В пределах шаговой доступности от нас располагался огромный четырёхэтажный магазин. В 89 году у нас в Москве уже ничего не было вообще, кроме берёзового сока, поэтому мы со своими красными вонами ломанулись туда. Чего там только не было!
Первый этаж – продукты питания со всего мира, второй – одежда оттуда же, третий – мебель. Четвёртый – всякая фигня, типа спорттоваров и мотоциклов.
Мы ходили раскрыв рты и пуская слюни. Торговля велась на синие и на красные, но нашей наличности ни на что не хватало. Ходили как по выставке.
Корейцы к этому магазину не подходили даже близко. Они его просто не видели, как будто его нет. Зато я видел, как к магазину подъехал мерседес, из него вышла корейская женщина в дорогом платье, и стала покупать сигареты Мальборо на синие воны. Их у неё была толстая пачка.
В нашем клубе мы смонтировали фотовыставки, комнату бесплатных советских игровых автоматов, телевизионную стену с огромной спутниковой тарелкой. Всё работало, всё было бесплатно. В клубе кроме охраны и уборщиц никого из корейцев не было. Как только по телевизору начинали показывать корейские передачи, корейцы бросались к ним, и жадно смотрели. Стоило начать трансляцию советского ТВ, все как по команде, отходили и поворачивались спиной.
Начальник заставил меня написать плакат на корейском языке и установить его за воротами клуба – никто к нам не заходил.
— Миша, зачем? Никто всё равно не зайдёт!
Я уже всё понял.
— Пиши! Они просто не знают, что здесь всё бесплатно.
Я написал. Ни один человек с улицы к нам так и не зашёл.
К открытию Фестиваля съехалась уже куча народу со всего мира, и у нас на Кванбоке круглые сутки шла гульба с дискотеками, пивом и шашлыками. Метрах в ста от толпы на корточках сидели корейцы из обслуги, и молча смотрели. Сначала все их пытались приглашать, но потом перестали.
Они работают, как муравьи. Например, для поддержания чистоты на проспекте требуется 200 девушек – сто девушек несут каждая по тазику с водой и разбрызгивают её на асфальт, сто девушек идут за ними с вениками и совочками. Получается очень чисто.
Бойцы корейской трудовой армии, которых нам выдали в качестве грузчиков, получили задание затащить 12 игровых автоматов на четвёртый этаж без лифта. Мы прикидывали, что на это им понадобится дня три – автоматы весили тонны по две каждый.
Человек десять облепляли автомат, и с криком «асса» (!) поднимали его, и бегом(!) затаскивали его на нужный этаж. Они управились минут за десять, спустились и сели на корточки в ожидании дальнейших распоряжений.
Для церемонии открытия построили здоровенный стадион на восемьдесят, кажется, тысяч человек. Туда–то нас и привезли. Каждому выдали бумажный веер с деревянной ручкой. Было видно, что ручки вееров делали вручную, напильником и шкуркой. 80 тысяч.
Пока жили в городе, я не видел ни одной собаки или кошки. Это–то ладно. Но на улицах, практически, не было голубей. «Куда они делись», — думал я.
Грянуло открытие. Петарды, конфетти, гром музыки, прожектора… Из–под трибун, из специальных отверстий, множество людей из клеток стало вышвыривать голубей – обыкновенных сизарей. Их было очень много. Я не знаю, сколько времени птицы провели в клетках, но когда их выпустили, они стали метаться, садились на трибунах, прямо на людей, многие долетели до беговых дорожек и сели там.
В это время по дорожкам пошли стройные ряды корейских физкультурников с флагами, они шли как роботы, катили огромные транспаранты. Голуби на них почти не реагировали – какие–то птицы успевали взлететь, но многих просто раздавили. После прохождения колонны, на беговой дорожке оставались лепёшки из перьев. Из–под трибун выскакивали люди в серых костюмах, и мгновенно их убирали. Видимо, на репетиции было то же самое. Мы сидели в первых рядах, и видно нам это было отлично.
Корейцы показывали живые картины на трибунах. По сравнению с ними плачущий Мишка с Олимпиады–80 это просто слёзы.
Потом зажгли Фестивальный огонь. В огромной чаше вспыхнуло пламя, и оттуда вылетели… голуби. Многие, оказывается, долетели до чаши, и там разместились, как им казалось, в тишине и безопасности.
Вот ссылка на видео, там даже видно нескольких голубей, на самом деле их было много с противоположной стороны факела.
Через несколько дней после открытия часть нашей группы, и меня в том числе, отправили домой – погуляли, и будет. А часть группы осталась – на всякий случай.
И, на следующий день после нашего отъезда, в клуб приехал Ким Ир Сен. И сфотографировался с работниками клуба. И меня на этой фотографии нет! А мог бы быть.
И вообще, фотографий оттуда у меня нет. Я привёз туда Зенит–Е – старый, проверенный аппарат. Но, мудак, повёлся на иностранные штучки, купил там за 9 долларов какую–то говённую мыльницу, и зарядил плёнку в неё. И всё. Ни одного фото не получилось – темнота.
В аэропорту наш водитель автобуса, который не понимал ни слова по–русски, и при котором мы несли про Корею всё, что думали, повернулся к нам, недобро улыбнулся, и сказал на чистом русском языке, без акцента:
— До свидания, дорогие товарищи…
В общем, ощущения такие. Любые изменения на Севере Кореи приведут к трагедии. Там может стать так, как в Китае, но лет через пятьдесят, и то только если все перемены будут происходить плавно.
У нас–то социализм понарошку был, с разговорами на кухнях, анекдотами и т.д. А у корейцев всё в серьёз.
http://leprosorium.ru/users/kotenochkin
